— Ну ладно, — произнес он с искренностью, удивившей его самого, — я уезжаю и больше не вернусь. Но мне будет трудно забыть вас — не спрашивайте почему, я и сам не знаю. И не думайте, будто я привык подобным образом бегать за официантками и горничными. Со мной такое впервые в жизни, и ваше социальное положение тут абсолютно ни при чем. Будь вы хоть дочерью миллионера, я бы испытывал то же самое.
Саймон умолк. Собственно, добавить было нечего. Но он по-прежнему не мог тронуться с места. Все смотрел на Дженифер, точно желая насмотреться на нее в последний раз, запомнить каждую малейшую деталь. Точеные черты лица, изящные губы, огромные зеленые глаза, рассыпавшиеся по плечам черные волосы. Подумать только — он больше никогда не увидит всего этого, а если и увидит, то на Дженифер снова будут жуткие очки, наколка и бесформенное платье.
— С какой стати мне верить вам? — звенящим от напряжения голосом спросила молодая женщина.
— Ни с какой. Вера вообще штука тонкая. Вы либо верите, либо нет. Да и потом, какая теперь разница?
— Вы правы. Никакой. — Дженифер прикусила губу. — Саймон, прошу вас, уходите. Я должна вернуться в дом и посмотреть, как там дети. Кроме того, вот-вот вернется Питер.
Вот уж кого сейчас Саймон совсем не хотел видеть, так это Питера. Законного мужа гордой красавицы, отца ее детей, мужчину, который каждую ночь ложится с ней в постель.
— Всего хорошего, Дженифер, — безжизненно произнес он и направился к машине.
Уже садясь, Саймон увидел, что молодая женщина, до сих пор неподвижно стоявшая на лужайке, тоже повернулась и поднялась на крыльцо.
Он медленно поехал дальше. Дорога вела через деревню, хотя теперь ехать туда было совершенно незачем. Правда, в нынешнем его состоянии ему было абсолютно все равно, куда и зачем направляться. Как это ни нелепо, но сейчас он испытывал почти такую же душевную опустошенность, как и много лет назад, когда впервые осознал, что остался один и в этом мире у него больше нет родной души.
В ушах все еще звучали последние фразы Дженифер. «Саймон, прошу вас, уходите. Я должна вернуться в дом и посмотреть, как там дети. Кроме того, вот-вот вернется Питер». И вдруг его словно обожгло. Саймон! Она впервые назвала его по имени! Хотя наверняка это случилось не только в первый, но и в последний раз.
За поворотом показалась вывеска маленького кафе. В нынешнем состоянии духа Саймон готов был уцепиться за любой предлог, любую возможность хоть как-то встряхнуться. И чашка кофе пришлась бы очень кстати. Да-да, чашка горячего крепкого кофе — это именно то, что надо для уязвленного самолюбия!
Ведь дело и впрямь заключается только в уязвленном самолюбии, размышлял Саймон. Смешно устраивать трагедию из-за того, что ему отказала какая-то вздорная особа. Вообще непонятно, как это она умудрилась настолько вывести его из душевного равновесия. Да, кофе, кофе и еще раз кофе. И, пожалуй, с коньяком.
В этом уютном крошечном кафе мужчины, похоже, были редкими гостями — даже сама обстановка поражала хрупкостью, миниатюрностью и чисто женским пристрастием к мелочам. Фарфоровые куклы на полках, скатерти и занавески в оборочках, букетики цветов на столах.
— Крепкий кофе с сахаром и коньяком, — бросил Саймон, втискиваясь за маленький круглый столик.
Официантка, высокая сухопарая женщина средних лет в кокетливом фартучке и пышной юбке до колен, расплылась в улыбке.
— Да, сэр. Сию минуту.
Она была накрашена сильнее индейца, вышедшего на тропу войны. В искусственно осветленных волосах красовалась алая роза. А выражение лица яснее всяких слов говорило: возможность подать кофе такому красавцу, как Саймон, станет для нее главным событием дня.
Молодой человек огляделся вокруг. Как и следовало ожидать, больше мужчин в кафе не оказалось. Да посетителей вообще было мало: две пожилые дамы за столиком в углу и три без умолку трещащие особы чуть моложе по соседству с ним.
Тем временем официантка — табличка у нее на груди сообщала, что ее зовут Ивонной, — принесла кофе. Он оказался на удивление крепким и вкусным, как раз таким, как любил Саймон. Подав заказ, Ивонна не ушла, а, сложив руки на фартуке, замерла у стола, полагая должно быть, что развлечь одинокого гостя беседой — прямая обязанность хорошей официантки.
— Что же вы ничего сладкого брать не стали? — поинтересовалась она для затравки. — Мы печем изумительные пирожные.
— Берегу фигуру, — отшутился Саймон.
— О, такую фигуру, как у вас, и поберечь не грех, — восхищенно заметила Ивонна. — Хотя уж вам-то с какой стати беспокоиться, не понимаю. Вы, верно, живете в «Рэйнбоу»?
— Да. Приехал на фестиваль, — ответил Саймон и вдруг, сам не понимая, к чему опять бередит незажившие раны, добавил: — Решил посмотреть деревню и как раз натолкнулся на Дженифер, она работает в отеле официанткой.
— Ну да, Дженифер О'Конноли. Она живет в желтом доме за церковью.
Саймон не донес чашку до рта.
— Да нет же. В самом крайнем доме на въезде. Она как раз играла на лужайке со своими детьми.
Ивонна нахмурилась.
— С детьми?
— Ларри, Олли и Фредди. Такие же черноволосые, как и она.
— Да у Дженифер отродясь детей не было. Это же троица Конни. — Официантка повернулась к трем женщинам за соседним столиком. — Эй, Конни, Дженифер сегодня снова за твоими присматривает?
Конни, худенькая темноволосая женщина с преждевременно увядшим лицом, кивнула.
— Ну да. Сама вызвалась занять их часок-другой, чтобы я могла пообщаться с подругами. — Она улыбнулась, и от улыбки лицо ее разом преобразилось, похорошело. — Дженифер такая милая. Дети ее обожают.